30 июля 2002 г. Высший Арбитражный
В основе ч. 2 ст. 1002 ГК лежит простая мысль. Комиссионер вступает в сделку для комитента и за его счёт, распоряжаясь, по сути, чужим имуществом. Сказанное абсолютно истинно в отношении вещей, право собственности на которые принадлежит комитенту (п. 1 ст. 996 ГК). Что касается прав требования, в том числе безналичных денег, сделанный вывод верен в экономическом, но не в юридическом смысле. Так или иначе, несправедливо считать комитента рядовым кредитором комиссионера, включая права и обязанности по заключённой для комитента сделке в конкурсную массу.
Нынешняя редакция комментируемой нормы недостаточно защищает интересы комитента. В самом деле, продажа имущества комиссионера может начаться на ранних стадиях банкротства, в том числе при внешнем управления. Ст. 112 Закона о банкротстве прямо дозволяет внешнему управляющему продавать права требования комитента. В число возможных объектов продажи попадут и права по сделкам, совершённым для комиссионера. Управляющий может также отказаться от исполнения заключённых для комитента договоров (ст. 102 Закона о банкротстве).
Продажа имущества должника направлена на обеспечение расчётов с кредиторами и защиту их интересов, Причем по логике Закона о банкротстве конкурсное производство — крайняя мера, при которой интересы кредиторов страдают наиболее сильно. Для комитента же, напротив, конкурсное производство выгоднее, чем внешнее управление. Кроме того, задачами наблюдения, финансового оздоровления, внешнего управления является упорядочение дел должника: инвентаризация, продажа имущества, расчёты с кредиторами. Арбитражный управляющий совершенно не заинтересован следить за исполнением сделок, выгоду от которых получит комитент.
Далее, нынешняя редакция ч. 2 ст. 1002 ГК порождает противоречие между п. 2 ст. 983 ГК и Законом о банкротстве. В соответствии с п. 2 ст. 983 ГК, при невыполнении третьим лицом договора с комиссионером комитент вправе потребовать уступки ему права требования к третьему лицу. По смыслу обсуждаемой нормы комиссионер не вправе отказаться от такой уступки, что подтверждается п. 3 той же статьи, устанавливающим, что запрет уступки в договоре с третьим лицом ей не препятствует. Если нарушение произошло после начала какой-либо из процедур банкротства, вправе ли комитент требовать уступки права? Закон о банкротстве отвечает на поставленный вопрос отрицательно, ибо уступка права в некоторых случаях производится только с согласия комитета кредиторов (ст. 112 Закона) или административного управляющего (п. 4 ст. 82 Закона).
Кроме того, нынешняя редакция ч. 2 ст. 1002 ГК недостаточно защищает интересы и противоположной стороны в сделке, заключённой комиссионером во исполнение указаний комитента. Ведь с началом любой из процедур банкротства приостанавливается начисление штрафных санкций за ненадлежащее исполнение обязательств и исполнительное производство по имущественным взысканиям, а также невозможен зачёт требований (см.: п. 1 ст. 63, п. 1 ст. 81, п. 1 ст. 94 Закона о банкротстве). В результате если в отношении комитента начаты процедуры банкротства до начала исполнения договора, например, купли-продажи, третье лицо по-прежнему обязано передать вещь комиссионеру, нередко уже без надежды получить за неё деньги.
В связи с этим представляется, что п. 2 ст. 1002 ГК следует изменить, указав на то, что права и обязанности по заключённым для комитента сделкам переходят к нему с момента начала любой из процедур банкротства, предусмотренных Законом о банкротстве.
Но вернемся к Информационному письму № 68. Рекомендации суда выглядят последовательными и логично вытекают из ч. 2 ст. 1002 ГК. В частности, правильно указано, что перемена лиц в обязательстве в данном случае происходит в силу закона, а потому не требует согласия ни комитента, ни комиссионера, ни третьего лица (п. 1). Если третье лицо, как правило, будет готово его дать (платёжеспособность комитента обычно выше, чем комиссионера-банкрота), то и комитенту, и комиссионеру такой переход может оказаться невыгодным.
Комиссионер ничего не теряет, если речь идёт о передаче вещи, ибо она сразу поступила бы в собственность комитента. А вот если он управомочен требовать уплаты денег, то перемена лиц в обязательстве напрямую его затрагивает, ведь деньги поступили бы в состав его имущества.
Как указал суд в п. 3 Информационного письма № 68, перемена лиц в обязательстве совершается полностью: переходят и права, и обязанности. Именно комитент теперь имеет право не только требовать исполнения, но и привлекать контрагента к ответственности за нарушение договора, однако если тот является потерпевшим, то отвечать будет уже комитент. Отсюда перемена лиц в обязательстве может быть невыгодна комитенту: комиссионер нарушил договор, а ему отвечать.
Делая подобный вывод, ВАС, очевидно, исходил из того, что обязанность возместить убытки составляет часть того обязательства, которое было нарушено. Если рассматривать указанную обязанность как часть отдельного (охранительного) правоотношения, то решение должно было бы стать иным: нарушение совершил комиссионер, с ним вновь возникшее отношение и связано. И нет оснований перекладывать ответственность за нарушение на другое лицо. ВАС же посчитал иначе.
Однако права и обязанности переходят к комитенту, только если сделка совершена во исполнение его указаний. Следовательно, в случае спора выяснение этого обстоятельства имеет существенное значение (п. 2 Письма). Поскольку отношения представительства при комиссии не возникают, нельзя говорить о наличии у комиссионера полномочий, а значит, невозможно и их превышение. Соответственно, не подлежит применению ст. 174 ГК, а сделки, совершённые комиссионером в отступление от указаний комитента (разумеется, когда подобные отступления не дозволены нормами о комиссии, например, ст. 995 ГК), всегда обязывают лишь самого комиссионера.
Логично вытекает из ч. 2 ст. 1002 ГК и п. 4 Письма, в котором ВАС рекомендует применять правила о процессуальном правопреемстве, если комиссионер был объявлен банкротом после начала судебного разбирательства по поводу договора с третьим лицом. Не требует пояснений и п. 6 Обзора, указывающий на необходимость применять обсуждаемую норму к агенту, действующему от своего имени, что вытекает из ч. 2 ст. 1005 и ст. 1011 ГК.
Перемена лица в обязательстве в случае, предусмотренном ч. 2 ст. 1002 ГК, является окончательной: если решение о признании комиссионера банкротом отменено (п. 2 ст. 146 Закона о банкротстве) или производство по делу о его банкротстве прекращено (п. 1 ст. 149 Закона о банкротстве), права и обязанности к комиссионеру не возвращаются.
Поскольку с момента перехода прав и обязанностей право требования комиссионеру уже не принадлежат, он не может уступать его третьим лицам (возможность продажи прав должника конкурсным управляющим предусмотрена ст. 140 Закона о банкротстве). Уступка права в нарушение этого правила «не влечёт юридических последствий», что может означать только её недействительность. Цессионарий не может приобрести никаких прав, а потому его требования, основанные на уступке, удовлетворению не подлежат (п. 7). Уступка права недействительна, скорее всего, на основании ст. 168 ГК.
Вместе с тем, нельзя не отметить еще одного обстоятельства. П. 1 ст. 461 ГК в случае продажи товара, на который продавец не имел прав, предусматривает лишь возмещение убытков, а не признание договора недействительным. Если эту норму применить по аналогии к правам, можно сказать, что оплативший требование цессионарий вправе требовать возмещения убытков, причинённых неисполнением договора, а не возврата неосновательного обогащения.
Таким образом, почти все рекомендации ВАС в Информационном письме № 68 можно считать обоснованными.
- 13 декабря 2002 в 10:21
- 2122
- Васильев Геннадий Сергеевич