Статья
Прощение долга как основание прекращения обязательства ведет свою историю со времен римского права. Наиболее распространенной формой прощения долга по римскому праву являлась acceptilatio — формальная сделка, имеющая целью прекратить обязательство, заключенное путем стипуляции. Кредитор и должник должны были произнести специальную словесную формулу, в результате чего наступало окончательное прекращение обязательственной связи[1]. Позднее римское право допускало прощение долга и неформальным путем — pactum de non pretendo. В результате рецепции римского права нормы о прощении долга попадают в законодательство буржуазных стран и в подавляющем большинстве гражданских кодексов прощение долга рассматривается как договорный способ прекращения обязательств[2].
Так, один из «классиков» российской цивилистики
Как видно,
Первый вопрос, который возникает в связи с этим, касается понимания прощения долга как двусторонней сделки. Среди практикующих юристов весьма распространено мнение о прощении долга как о действии одностороннем, не предполагающем согласия другой стороны. Действительно, из содержания ст. 415 ГК напрямую не следует вывод о договорном характере этого способа прекращения обязательств. Но правильно ли такое буквальное толкование ст. 415 ГК? Думается, нет. Ведь если считать, что согласия должника на освобождение его от обязанности перед кредитором не требуется, то логично было бы и дарение конструировать как одностороннюю сделку, а не договор. Однако, законодатель, похоже, считает иначе. Можно привести множество аргументов в пользу того, почему должник должен иметь право согласиться или, напротив, отказаться от прощения ему долга, но главным из них является то, что обязательство, порожденное волей двух сторон, не должно прекращаться волеизъявлением одной из них. Возможность одностороннего изменения или прекращения обязательства всегда является исключением из общего правила и, чаще всего, выступает своеобразной санкцией за нарушение контрагентом своих обязанностей.
Отвечая на первый вопрос, необходимо учитывать, что прощение долга есть действие, совершаемое с целью прекращения обязательства. Следовательно, прощение долга охватывается понятием сделки и впредь необходимо руководствоваться общими положениями о сделках. Если встать на позицию сторонников прощения долга как односторонней сделки, при которой имеет значение лишь выражение воли кредитором[5], необходимо учесть требования ст. 155 ГК РФ. Указанная статья формулирует общий принцип, что односторонняя сделка создает обязанности лишь для лица, совершившего сделку. Для других лиц односторонняя сделка может создавать обязанности только в случаях, установленных законом либо соглашением с этими лицами. Следовательно, пределы действия односторонней сделки должны ограничиваться только обязанностями в отношении самого кредитора, чья воля направлена на прощение долга. Для того чтобы волеизъявление кредитора стало юридически значимым для должника, необходимо соглашение с должником либо указание об этом в законе. С одной стороны, ст. 155 ГК затрагивает только вопрос о возложении обязанности на других лиц, в то время как прощение долга, напротив, предполагает освобождение от обязанности, однако это рассуждение может быть юридически значимым для сделок, которые лишь будут порождать отношения между сторонами. В то время как при прощении долга мы имеем дело с уже существующей обязательственно-правовой связью, которая должна быть окончательно прекращена в результате волеизъявления кредитора. Напомним, что в подавляющем большинстве случаев обязательства носят взаимный характер, и кредитор в них одновременно является и должником. Следовательно, при одностороннем волеизъявлении кредитор не только освобождает должника от лежащей на нем в силу заключенного обязательства обязанности, но и прекращает те обязанности, которые лежат на нем самом. Отвлекаясь даже от строго взаимных обязательств, кредитор прекращает и так называемые кредиторские обязанности, например, по принятию исполнения, гарантийные обязательства, ответственность за недостатки проданной вещи
Прекращение обязательства вследствие одностороннего волеизъявления, являясь исключением из общего правила, должно разрешать правовую ситуацию. В случае же признания прощения долга односторонним актом окончательного прекращения обязательства не произойдет, поскольку должник, не согласный с подобным заявлением кредитора, имеет право требовать от кредитора принятия им исполнения. Например, заказчик по договору подряда, оплатив полностью стоимость работ по возведению жилого дома, своим волеизъявлением освободит подрядчика от обязанности передать заказчику результат работ. Согласится ли подрядчик с таким волеизъявлением? Думается, вряд ли, поскольку уплата цены за выполненную работу не исчерпывает всех дополнительных проблем, которые лягут в подобном случае на подрядчика. В результате волеизъявления кредитора обязательство либо не прекращается, либо переходит в разряд натуральных обязательств, поскольку требовать в судебном порядке принятия исполнения должник будет не вправе.
Чрезвычайно важным является условие, сформулированное в ст. 415 ГК: обязательство прекращается, если это не нарушает прав других лиц в отношении имущества кредитора. В приведенном нами примере происходит явное ущемление интересов должника, что делает прощение долга невозможным. Теоретически можно представить ситуацию, когда на кредиторе не лежит иных обязанностей, кроме принятия надлежащего исполнения, например, при займе. Однако должник все равно вправе сам принять решение, согласится ли он с тем, что кредитор освободил его от обязанности возвращать долг, либо произведет платеж. В последнем случае произойдет любопытная инверсия, ибо кредитор, совершив прощение долга, сам станет одаряемым, если исходить из односторонности волеизъявления кредитора. В этом случае должник совершает действие, которое он уже не обязан совершать, однако, признать это исполнение недолжным нельзя. Здесь вполне допустима аналогия со ст. 206 ГК.
Таким образом, прощение долга должно являться договорным способом прекращения обязательств. Во избежание разночтений было бы целесообразно в ст. 415 ГК однозначно определить правовую природу прощения долга как двустороннего соглашения сторон. При этом ст. 415 ГК можно было бы переформулировать следующим образом: «Обязательство прекращается освобождением кредитором должника от лежащих на нем обязанностей, если соответствующее соглашение не нарушает прав других лиц в отношении имущества кредитора и не запрещено законом.» Последнее добавление представляется необходимым, поскольку в целом ряде случаев законодатель должен иметь возможность воспретить прощение долга, не вступая в противоречие с ГК (например, при прощении долга тем или иным предприятием-банкротом [6]).
Переходя к рассмотрению второй проблемы, de lege lata мы полагаем, что действующее законодательство рассматривает прощение долга как разновидность дарения. Об этом говорит тщательное сравнение норм п. 1 ст. 572 и ст. 415 ГК РФ. Однако проф.
Таким образом, по мнению
Представляется, что рассмотренная позиция
Одна из наиболее важных практических проблем, связанных с прощением долга, вытекает из запрещения дарения в отношениях между коммерческими организациями (п. 4 ст. 575 ГК). Этот запрет делает невозможным списание даже самых безнадежных долгов, ухудшая и без того нелегкое финансовое положение многих российских предпринимателей.
Впрочем, отечественному законодателю нельзя отказать в известной предусмотрительности. Ведь если бы прощение долга не рассматривалось как разновидность дарения и, следовательно, не запрещалось, у коммерсантов появилась бы отличная лазейка для обхода запрета дарения. Для этого достаточно было бы ссудить должнику определенную сумму денег, а затем простить возникший долг. Представляется, что одновременное существование в законодательстве норм о прощении долга (не включаемого в состав предмета дарения) и запрете дарения было бы нелогичным. Закон не возражает против получения подарков коммерческими организациями. С другой стороны, он не препятствует и совершению дарения от имени таких юридических лиц. Предприниматели без образования юридического лица также не подпадают под запрет дарения. Так может быть законодателю стоит пойти еще дальше и вообще отказаться от п. 4 ст. 575 ГК? Думается, что фискальный интерес, который как раз и породил этот запрет дарения, может быть обеспечен без вмешательства в тонкую материю гражданско-правового регулирования, в частности, с помощью инструментов налогового законодательства.
От анализа современного состояния регулирования прощения долга перейдем к рассмотрению оптимальной, на наш взгляд, модели соотношения прощения долга и дарения.
Еще одна важная проблема связана с необходимостью отграничения в будущем прощения долга от договора дарения. Еще раз подчеркнем, что речь идет именно о будущем разграничении этих институтов, поскольку действующее законодательство, увы, рассматривает прощение долга как разновидность дарения. Почему так важно проводить различие между этими юридическими категориями? Дело в том, что правовая природа этих институтов диаметрально противоположна: консенсуальный договор дарения порождает обязательство, тогда как прощение долга, напротив, обязательство прекращает. Прощение долга способно прекратить подавляющее большинство обязательств самого разного содержания (в том числе и обязательство из консенсуального договора дарения) и по этой причине относится к общей части ГК. С другой стороны, обещание дарения порождает вполне определенное обязательство безвозмездного характера (и только его) и, в связи с этим, тяготеет к особенной части кодекса. Дарение всегда безвозмездно и потому формально ничем не обусловлено, тогда как прощение долга в большинстве случаев является мерой вынужденной (т.е. кредитор поставлен в такую ситуацию, когда прощение долга выгоднее, чем ожидание его погашения). Дарение, как правило, совершается в интересах одаряемого, а прощение долга — чаще всего в интересах самого кредитора. Кроме того, необходимо учитывать возможность прощения долга не с целью одарить, обогатить другое лицо, а совершение вынужденного (принудительного) прощения долга в результате банкротства, с целью облегчить наследникам принятие обремененного долгами наследства (как это практиковалось в древнем Риме[9]), а также с целью избежать гораздо больших потерь, если задолженность является явно безнадежной.
Наиболее удачным способом выведения прощения долга из-под «крыши» договора дарения было бы, на наш взгляд, сужение предмета последнего договора,
И.В. Елисеев, М.В. Кротов
Примечания:
[1] Дернбург Г. Пандекты. Т. 3. Обязательственное право. М., 1904. С. 177.
[2] См. об этом
[3] См.: Мейер
[4] Мейер
[5] См.: Шилохвост
[6] Существующая ныне возможность оспорить дарение, совершенное банкротом, не решает проблемы, поскольку мы далее предлагаем сузить предмет дарения, исключив из него освобождение одаряемого от обязанностей перед дарителем.
[7]
[8] Именно об отсутствии причинной обусловленности прямо говорит
[9] Дернбург Г. Указ. соч. С. 217.
- 02 декабря 2002 в 16:28
- 6054
- Елисеев Илья Владимирович