Экономические основания вещных прав

Общие вопросы гражданского права, Вещное право

В журнале «Закон» (№ 12) опубликована моя статья «Экономические основания вещных прав», которая была написана на основе моего выступления на Конференции 22 апреля 2015 года, посвященной 60-летию профессора К. И. Скловского. Статья посвящена реформе гражданского законодательства Российской Федерации в части, касающейся вещных прав. Промедление с принятием раздела Гражданского кодекса Российской Федерации, посвященного вещным правам, вызвал у некоторых общественных деятелей и юристов сомнения, является ли намерение законодателя реформировать кодекс в соответствующей части твердым. Поэтому статья содержит дополнительную аргументацию в поддержку решительной реформы ГК, исходя, прежде всего, из анализа экономических потребностей в вещных правах. Выделяются четыре потребности, для удовлетворения каждой из которых должно быть закреплено одно или несколько вещных прав, причем эти потребности могут быть удовлетворены только при помощи абсолютных по своей природе, а не относительных прав, с закреплением замкнутого перечня таких прав.

На Конференции после выступления мне был задан ряд вопросов, ответы на которые я бы хотел разместить на сайте. Итак,…

Вопрос из зала: Мой вопрос связан с фундаментальными положениями, с которых Вы начали. Известна фраза В. И. Ленина о том, что национализация земли — самая последовательная буржуазная мера. Он ошибался?

А.А. Иванов: Знаете, как и в религиозных книгах, в трудах В. И. Ленина можно найти подтверждение самых разных суждений. Поэтому я бы вообще не считал его в этом смысле авторитетом. Думаю, это лозунг момента. Одно дело — национализировать феодальные землевладения и создать на их основе частные хозяйства, другое — изъять землю у частных лиц и оставить у государства. Вряд ли национализацию в последнем случае можно назвать буржуазной мерой.

Вопрос из зала: Это что, ложная формула?

А.А. Иванов: Двусмысленная и в этом смысле ложная! Может, 30 лет назад это суждение было бы воспринято как кощунство, но почему сейчас мы лишены возможности сказать, что это ложная формула?

Вопрос из зала: Антон Александрович, на Ваш взгляд, какой должна быть судьба аренды, арендных отношений, если реформа вещных прав всё-таки состоится — и мы получим все те вещные права, которые сегодня есть в проекте? Должна ли аренда регистрироваться, должна ли она обладать свойством следования, должно ли быть у нее преимущество? То есть, насколько такая квазивещная аренда может сосуществовать с разветвлённой системой вещных прав.

А.А. Иванов: Мне кажется, что аренда несовместима с разветвлённой системой вещных прав. Собственно, разработчики раздела о вещных правах из этого и исходили. И я тоже придерживаюсь данной точки зрения. Если мы вводим развитую систему вещных прав, то никакой вещной аренды уже остаться не должно. Она должна превратиться в чисто обязательственное отношение, не дающее его обладателю ничего, кроме как возможности прибегать к обязательственным способам защиты своего права. Ни вещной защиты, ни иных вещных последствий предоставлять аренде такая модель, на мой взгляд, не должна. Должен возобладать принципиальный подход. Будет ли он реализован, я не знаю.

Вопрос из зала: У немцев, у которых мы вечно учимся праву, есть эта квазивещная аренда. То есть наша квазивещная аренда сделана под влиянием немцев. Больше ни у кого такой системы вещных прав, близкой к идеалу, как у немцев, нет. А тем не менее у немцев есть квазивещная аренда. Может, мы стремимся к реализации проекта, который существует только в книжках, а не в жизни?

А.А. Иванов: Вы имеете в виду договор аренды?

Вопрос из зала: Нет. Чистой системы вещных прав, которая противопоставлена системе обязательств, без всяких вещных элементов, нигде нет. Понятно, что к этому хочется стремиться аналитически, думать так, но получается, что самый последовательный, самый концептуальный правопорядок в результате создает квазивещную аренду, с правом следования и т. д. Может быть, не получается в жизни быть концептуально последовательным?

А. А. Иванов: В жизни, конечно, не всегда получается быть концептуально последовательным. Тем более, что эмфитевзис всегда называют вещно-наследственной арендой. Мне кажется, что с учётом того развития, которое произошло в Германии, особенность немецкой системы вещных прав состоит в том, что там очень малую роль играл эмфитевзис. И мы, предлагая аналог эмфитевзиса, покрываем все потребности, которые в Германии они решили покрывать арендой. Для нас это не представляет никакой проблемы, потому что мы строим систему с нуля. А немцы строили систему права, исходя из того, как она исторически складывалось в разных германских княжествах. Они сформулировали общее гражданское право на основе разных вариантов. И получилось, что такое вещное право, как эмфитевзис, по сравнению с французской моделью, оказалось востребованным меньше. Почему мы должны им следовать, если у нас есть возможность сделать более последовательный выбор.

Вопрос из зала: Антон Александрович, мой вопрос касается того, каким образом всё-таки выявлять потребности, которые заслуживают защиты с помощью вещных прав. И как отделять те потребности, которые заслуживают такой защиты, от тех, которые не заслуживают. Приведу пример. В Англии закреплено вещное право, выработанное в судебной практике, которое позволяет ограничить собственников в пользовании своим имуществом на будущее. Например, я купил дом и у бывшего собственника был договор с соседом, что я могу использовать этот дом только конкретным способом, не перестраивать его, увеличивать его высоту и т. д. Причем это право действует как вещное. Возможна ли такая потребность в нашей системе и не стоит ли ее закрепить?

А.А. Иванов: Потребности, конечно, должны выявляться эмпирически. Это очевидно. Вывод о том, какие потребности существуют, делается прежде всего по их правовому оформлению. Никуда нам от этого не уйти. Что касается английского примера, мне кажется, что иногда и наша судебная практика вырабатывает вещные права, например, право проживания в чужой квартире на 80% сформировано практикой. В этом нет ничего странного. И те же особые отметки в реестре, которые существуют в некоторых странах континентальной системы, тоже продукт судебной практики. Поэтому я не вижу тут принципиальных сложностей. Что касается того конкретного ограничения, о котором Вы говорили, то многие из тех, кто является сторонником классического понятия обязательства и не допускает существования обязательств с негативным содержанием, выступили бы за то, чтобы это было вещным правом.

Вопрос из зала: Антон Александрович, позвольте задать такой вопрос: при всей той развитой системе ограниченных вещных прав, которая закреплена в проекте изменения Гражданского кодекса, почему так не повезло узуфрукту? Который фактически, по той схеме, как он прописан, ограничен до узуса, введен прямой запрет на то, чтобы использовать вещь в коммерческом смысле. То есть, в отличие от развитых правопорядков, получается очень ограниченное вещное право, не узуфрукт, а узус. Почему было принято такое решение, почему мы не вводим полноценного узуфрукта при том, что мы вводим даже вещные выдачи?

А. А. Иванов: Мы для себя называли это право узуфруктом. Я представляю себе, что сказали бы наши депутаты в Думе, если бы мы назвали вещные права в ГК настоящими римскими именами. Поэтому трудно говорить, узуфрукт мы отразили или не узуфрукт в том понятии, которое закреплено в ГК. Я не исключаю, что можно было бы расширить сферу его использования. Тем более что право типа эмфитевзиса, которое мы закрепили, довольно широкое. Оно, может быть, эту потребность и охватило.

Вопрос из зала: В отношении узуфрукта есть грузинский опыт, где ввели узуфрукт в 2002 году для того, чтобы учреждения, наконец, получили нормальную правосубъектность. А почему бы нам так не сделать?

А. А. Иванов: Мне кажется, что особо ценное государственное имущество автономных учреждений, на которое нельзя обратить взыскание, похоже на то имущество, которое принадлежит этим учреждениям на праве узуфрукта. Но у нас осталось еще и право оперативного управления…

• 03 января 2016 в 10:02
• 3039
• Иванов Антон Александрович